Общение в Сети и зарождение сетевой киберкультуры

Структуру общества в целом в некотором приближении можно рассматривать как структуру обобщенных значений социальных символов, на основе восприятия которых строится мировоззрение.

“Можно сделать осторожный вывод о том, что основными моментами какого-либо научно-технического феномена человеческого бытия является его влияние на художественное восприятие, мировоззрение, “человеческий фактор”, а само общество можно представить как систему обобщенных символов”1.

Сейчас массы уже не всегда нуждаются в детальном разъяснении этимологии или в различных вариантах толкования символов, например: “это — атомная электростанция”. Совсем недавно введенное в оборот понятие “Интернет” уже стало возможным рассматривать в качестве “макросоциального символа”, и это вполне объяснимо — массовое сознание ассимилирует новые слова, привязывая их к ассоциативным цепочкам языковых норм.

Общности и индивидуумы в Интернете. Некоторые авторы разделяют Интернет на три как бы “социальные общности”: “жители Сети”, “посетители” и остальное человечество.

Для рассмотрения этой нестрогой классификации необходимо разобраться с понятием “человеческий фактор”. Пусть некоторым это покажется излишне самоуверенным, но выделить основные компоненты человеческого фактора не так уж трудно (несмотря на продолжающиеся дискуссии в области психологии и социологии). В социологическом аспекте человеческий фактор — это влияние “места, занимаемого в иерархии”, на собственную модель “Я и ОНИ”, которая создается индивидуумом в процессе социализации. В психологии личности человеческий фактор рассматривается как влияние органов чувств на собственную модель “Я”, которая создается индивидуумом в процессе своего онтогенеза.

Люди развиваются в процессах деятельности и общения. Вполне естественным поэтому является вопрос: “Как быстро человек может измениться и много ли времени потребуется для формирования нового образа жизни?” В данной интерпретации это и означает взаимодействие между моделями “Я” и “Я и ОНИ”.

Индивидуумы, вписывающиеся в модели типа “Я”, склонны постоянно создавать или искать потерянные источники авангарда. Социология как раз и начинается с изучения вопросов: “Какими бывают эти модели?”, “Как создаются эти модели?”, “Каковы факторы воздействия на подобные модели?” и мн. др. Нетрудно видеть, что если в моделях в большей степени присутствует “Я” — то это скорее психология, а если “Я и ОНИ” — социология.

Такое схематическое деление позволит провести социологическое изучение феномена Интернета. Современные социологические подходы обычно описывают пассивные субъекты, формируемые активной средой (пассивная модель “Я” испытывает прессинг унифицированных моделей “Я и ОНИ”) или же активные субъекты, действующие в среде, лишенной действенного сопротивления (доминанта модели “Я” над моделями “Я и ОНИ”).

Реже социологи описывают активные субъекты в активной среде (интерактивную среду), а феномен Интернета как раз и дает пример именно такой системы социальных отношений.

Органы чувств человека и его речь мы можем представить как “интерфейсные”, а внесение каких-либо ограничений в их деятельность сильно влияет на мировоззрение и условия информационного взаимодействия. Дело в том, что индивидуум не живет сразу во всей иерархии человечества и не контактирует со всей иерархией. Он живет на определенном “этаже” иерархии.

Этажи не следует воспринимать как формализованные структуры. Это — “размытые” множества. Более того, один и тот же индивидуум может находиться одновременно на нескольских этажах. Объединяют индивидуумов “пристрастия”, которые являются продуктом деятельности их индивидуальных моделей “Я” и “Я и ОНИ”.

Уровни иерархии образуют “референтные группы” (в терминологии Т.

Референтные группы при определенных условиях начинают выстраиваться в иерархические структуры. Верхние позиции подобных структур обычно называют элитой. Разумеется, элиты качественно отличаются друг от друга в зависимости от информационного и деятельного содержания референтных групп. То же относится и ко всей иерархии в целом1.

“Люди объединяются в референтные группы с тем, чтобы увеличить потенциальную возможность реализации чувства “индивидуальной свободы” и занять за счет причастности к референтной группе более высокое место в социальной иерархии (по каким-то определенным критериям). Референтная группа в целом оправдывает надежды (иначе референтные группы очень быстро бы распадались) и повышает у своих членов ощущение индивидуальной свободы, поскольку сама референтная группа может то, чего не может индивидуум, например, отрицать значение других референтных групп или элит (это сугубо коллективное свойство референтной группы). В референтных группах оказываются и люди, не ощущающие свое присутствие в ней.

Итак, человеческое взаимодействие ограничено, во-первых, пространством и временем, а во-вторых, самой иерархией, моделями коммуникации. В состав этих моделей входят такие

атрибуты “индивидуальности” и “социальности”, как одежда, внешний вид и эталоны одежды и внешнего вида, понятия “красоты” и “полезности”, социальное происхождение и национальность, причастность к той или иной референтной группе и степень развития чувства свободы”1.

Однако нельзя не учитывать тот факт, что человеческий фактор в Интернете — это совершенно новый феномен. Прежде всего следует учесть тот факт, что в Интернете достаточно сильно проявляется “закон замены модальностей”.

Именно поэтому в интерфейсной системе Интернет пока отсутствует невербальный контекст взаимодействия индивидуумов. Реализованной осталась только вторая сигнальная система, моделирующая вербальное взаимодействие индивидуумов. Это одновременно и благо, поскольку фундаментальным процессом человеческого общения, в котором развивается индивидуальное сознание, является диалог.

В современном Интернете активность проведения диалога порождает для индивидуума новое знание (не новое знание вообще, а новое знание для него). В Сети пользователи могут читать и писать, что предполагает определенное интеллектуальное развитие и отсутствие всякого рода компьютерных фобий (последние сильно зависят от возраста). В этой модели взаимодействия вербальная система общения апеллирует скорее к модели “Я и ОНИ”, нежели к модели “Я”, а значит, предполагает естественное тяготение индивидуума к референтным группам.

В этих условиях начинает проявлять себя в полной мере радикальная новизна феноменов Интернета, поскольку, как это ни покажется парадоксальным, в среде Интернета для индивидуума ценность моделей “Я” и “Я и ОНИ” выравнивается, т. е. поведение индивида начинает походить на поведение коллектива.

В Интернете отсутствует явное проявление “стадного инстинкта”, т. е., похоже, что социально-психологический аспект “бытия в Интернете” связан с отсутствием необходимости бороться за место в иерархии. Это дает участникам коммуникации ощущение реализации “чувства индивидуальной свободы”, вплоть до отрицания одним индивидуумом значения других референтных групп или элит. Такое ощущение дает не только референтная группа, в Интернете это становится массовым явлением.

В сетевых референтных группах в Интернете практически полностью исчезают такие атрибуты, как одежда, предыстория происхождения, положение в обществе и семейное положение, внешность и тому подобное — их просто не видно. Отметим, что “виртуальная реальность” снимает проблему невербальности Интернета, поскольку собеседники при контакте могут выступать в виде так называемых “аватар”[62] и использовать любые доступные им методы моделирования и репрезентации невербальных информационных отношений.

Не исключается поле деятельности и для второй сигнальной системы человека и таких ее неизменных атрибутов, как язык и знания. Но даже в этом случае референтные группы и групповая динамика строятся в большей степени на массовом высвобождении доминанты “свободного выбора”. Иными словами, если индивидууму не нравится в одной референтной группе, то он имеет практически неограниченные возможности мгновенного перехода в другую, подходящую для него референтную группу, возможно, сообразно своему языку и знаниям.

“Усиливается это явление и тем, что в референтных группах Интернета практически отсутствует иерархия в традиционном ее понимании — ей трудно сложиться, так как не срабатывают традиционные механизмы невербального общения. Значит, у индивидуума не обостряется чувство ущемления “внутренней свободы”, равно как и не обостряется стремление к “борьбе за место в иерархии”, если таковая все-таки, по тем или иным причинам, складывается.

С точки зрения формирования у индивидуума более сбалансированной собственной модели “Я и ОНИ” — это хорошо. А вот с точки зрения соотношения времени нахождения индивидуума в референтной группе Интернета и времени нахождения в реальной жизни — это может оказаться плохо.

“Жители Сети” и случайные посетители. В настоящее время среди пользователей Интернета формируется “общность”, (“жители Сети”), состоящая из индивидуумов, которые практически не выходят из Интернета.

Иерархия в референтных группах в Интернете, построенных “жителями Сети”, сегодня может либо отсутствовать вообще, либо формироваться на морально-этической основе, создающей ощущение полного равноправия и благожелательности.

Индивидуумы, формирующие в Интернете референтные группы, могут быть знакомы между собой (это свойство современного Интернета, который в аспекте общения еще не стал полностью “внеязыковым” и “бесконтактным”). Реально контактирующие между собой и с другими людьми индивидуумы образуют другую субкультуру — “посетителей”. “Посетители” — это пользователи Интернета, проводящие свое время практически в равной доле как в Интернете, так и в реальной жизни.

“Случайные посетители” в отличие от “жителей Сети” не могут игнорировать “борьбу за место в иерархии” даже на уровне деклараций, поскольку реальная жизнь построена именно

на принципах иерархии, а значит, ослабление борьбы за место в иерархии может оказаться для них негативным и привести к различного рода психологическим расстройствам — от “бегства в Интернет” до раздвоения личности. Феномен потребности в возврате “к реальной жизни” известен еще со времен так называемых “деловых игр”, когда обучавшийся в идеализированной среде при возврате к реальностям жизни чувствовал дискомфорт и “ненужность” полученных им знаний.

В связи с этим следует различать простое (свободное) информационное взаимодействие в Интернете и деловое общение. Для “жителей Сети” сегодня более свойственно простое информационное взаимодействие.

“Интернет является совершенной средой для построения взаимоотношений, поскольку он делает их возможными и поощряет к интерактивным действиям. В то время как телевидение предлагает зрителю лишь ограниченную возможность взаимодействия (включение и выключение, а также смену каналов), пользователь Интернета может играть значительно более активную роль во взаимодействии... Интерактивные веб-сайты — это инструменты не одностороннего, а двустороннего общения. Они поощряют к ведению диалога и беседы между вашими целевыми аудиториями и вашей компанией... Компании должны взять на вооружение и полностью использовать весь потенциал интерактивных и мультимедийных средств, имеющихся сегодня на рынке”1.

Теория взаимодействия начала разрабатываться в конце 1970-х гг., а в конце 1980-х гг. она настолько видоизменила свои воззрения, что стала называться “теорией сотрудничества”. Программисты называют эту теорию “группвер”. Идея ее основана на совместной работе в Сети над общими задачами. Посетителей Сети сегодня интересует не просто информационное взаимодействие само по себе, а интеракции, несущие в себе и производственную составляющую.

Удовлетворению информационных потребностей “жителей Сети” служат такие современные контекстные надстройки над Интернетом, как электронная коммерция, электронные цифровые библиотеки, виртуальные институты и лаборатории, дистанционное и домашнее обучение. Все новые “механизмы”, товары и услуги Интернета создаются посетителями. Так как для “посетителей” более характерно “активное начало”, стремление к росту знаний и развитию языка, то, скорее всего, субкультура “посетителей” будет существовать в Сети всегда.

“Следует особо подчеркнуть, что “жители Сети” и “посетители” не разделены “железным занавесом”. Психика людей настолько изменчива, что индивидууму из одной субкультуры условия существования в ней могут просто надоесть. Или его развитие в одной из субкультур настолько изменит его модель “Я и ОНИ”, что он осознанно захочет реализовать свои актуальные возможности в другой субкультуре. На самом деле, наличие у “жителей Сети” условий для разрешения феномена актуальных возможностей (в отличие от декларируемых традиционной демократией и правами человека “потенциальных возможностей”) позволяет индивидууму в индивидуально-психологическом аспекте практически мгновенно самореализоваться за счет “выговаривания” и “вседозволенности”. Затем наступает период “насыщения”, за которым следует “осмысление” своего места среди “жителей Сети” и возникновение альтернативы: “или я буду менять референтную группу, или стану дальше развивать свои знания и язык”.

Возможностей смены референтных групп в Интернете значительно больше, чем в реальной жизни, поэтому процессы реализации “чувства свободы” в Интернете будут доминировать, и число “жителей Сети” будет быстро расти, особенно в странах, где удовлетворение других потребностей значительно облегчено.

Тем не менее всегда будут существовать те, кто выберет для себя не просто путь информационного потребления, а путь деятельностного развития, т. е. усложнения не только знаний и языка, но и производственных навыков. Поэтому представляется, что “общность” “посетителей”, скорее всего, и будет реально развивать Интернет. Разумеется, с учетом потребностей “жителей Сети”, с которыми “посетители” тесно связаны идеологически или из среды которых они вышли генетически. В аспекте этики и нравственности научно-технического прогресса это будут индивидуумы, способные сочетать в себе “дух Сети” с “духом реальной жизни”.

Феномен “жителей Сети” будет формироваться среди таких традиционных феноменов, как раса, национальность, гражданство, патриотизм, религия, культура, и многих других, определяющих мировоззрение и его формы[63].

Мировоззренческий характер Интернета начинает проявляться прежде всего среди “жителей Сети”, которые начинают абсолютизировать и переносить свойства Интернета на свою “реальную жизнь”. Переосмысление мировоззренческих вопросов новыми “жителями Сети” полезно уже потому, что они начинают думать. Неофит[64], стремящийся стать “жителем Сети”, либо пытается проповедовать свои мировоззренческие позиции, либо ассимилируется в установках референтных групп в Интернете — здесь все зависит от “интеллектуального потенциала” самих референтных групп. Как бы ни расходились между собой референтные группы в Интернете, все равно они тяготеют к глобальному объединению в киберпространстве.

Глобальная философия (или религия) Интернета еще только зарождается, но уже сегодня видно, что все ее предпосылки связаны с понятием “коллективного” разума. При этом остается место и для самореализации личности.

“Процесс самореализации в Интернете сродни процессу медитации. У индивидуума, который несколько часов подряд находится “с глазу на глаз” только с компьютером, возникает ощущение удовлетворения чувства “индивидуальной свободы” и психологический подъем творческой активности. Эта “творческая активность” может и не завершаться созданием каких- либо шедевров, а будет просто возбуждать мозговые структуры индивидуума (согласование моделей “Я” и “Я и ОНИ”). Этот психологический подъем ассоциируется индивидуумом с “наслаждением”, что и роднит это состояние с медитацией. Так у “жителей Сети” возникает чувство “единения” и “всеобщего братства”, что только усиливает центростремительные свойства референтных групп в Интернете, но не вызывает необходимости выстраивать иерархию”[65].

Наиболее активные члены референтных групп в Интернете относительно часто встречаются между собой на различных конференциях, семинарах или в рабочих группах. Это позволяет относить таких “жителей Сети” к общей культуре “посетителей”.

Субкультура “жителей Сети” оказывает сначала довольно слабое, а затем все более и более ощутимое воздействие.

Постепенно выравниваются нормы языкового общения, базирующиеся на структуре “социальных символов”. Наиболее влиятельными социальными символами в этом процессе являются культура, мораль и нравственность, идеология, вероисповедание и т. д.

“Метафорическое понимание “коллективного разума” связано с тем, что порожденный самим Интернетом социальный символ “киберпространство” еще не сложился как набор унифицированных моделей “Я и ОНИ” и не определились формы воздействия этих моделей на индивидуальные модели “Я” и “Я и ОНИ”. Иными словами, наблюдаемое сегодня киберпространство скорее демонстрирует перенос существующего общественного устройства на среду Интернета, чем “выкристаллизовавшийся” в процессе формирования этой среды перечень правил социального информационного взаимодействия, включая не только законы и табу, но и педагогические приемы и системы обучения”[66].

Итак, сегодня можно сделать вывод о том, что мировоззренческий аспект Интернета только начинает формироваться. Процесс формирования мировоззрения среди “жителей Сети” противоречив, поскольку он протекает как в форме благожелательности и терпимости, так и в форме экстремизма и нарушения элементарных моральных норм.

В связи с этим представляет интерес взгляд на Интернет как на среду, в которой допустимо только то, что приемлет традиционное общество. Это обстоятельство подчеркивает генетическую связь “киберпространства” с формами традиционного социального взаимодействия.

По поводу Интернета, разумеется, не следует впадать в эйфорию, видеть в нем панацею от социальных болезней и сбрасывать со счетов традиционные качества общества. Нельзя думать, что Интернет даст все рецепты и представит вам “готовые блюда” по любому вопросу, по которому вы обратитесь к нему.

Интернет как глобальное средство жизнедеятельности всего человечества. Формирование интеллектуальной среды — всегда длительный, противоречивый, а порой — болезненный процесс. На этот процесс воздействовуют традиционные политические, религиозные и националистические доктрины и институты. Что касается формирования интеллектуальной среды Интернета, то следует учесть, что “жителей Сети” и “посетителей” пока еще очень мало по сравнению со всем человечеством. В то же время сохраняются большие темпы роста пользователей Интернета, и проникновения его феноменов в массы. Гуманистическая направленность его формирующейся идеологии, самодостаточность и общедоступность основанных на интернет-технологиях механизмов экономического и социального развития (электронная коммерция, дистанционное обучение, виртуальные лаборатории, электронные библиотеки) в ближайшее время превратят Интернет в самое действенное средство организации всех сфер жизнедеятельности в XXI столетии.

Интернет имеет свойство самоорганизации, и это серьезно повлияет на весь будущий облик человечества, которое, вполне вероятно, может избрать для себя путь “коллективного разума”.

По мнению некоторых прогнозистов, в развитии Интернета серьезную роль будут играть теория и приложения виртуальной реальности и искусственного интеллекта[67]. Если технологические среды систем виртуальной реальности будут развиты настолько, что (по характеру генерируемых для модальностей сигналов) смогут конкурировать с первой сигнальной системой, а системы искусственного интеллекта (по характеру генерируемого уровня вербальности информационного обмена) будут конкурентны со второй сигнальной системой, то человечество получит еще один феномен Интернета — иллюзию непосредственного проживания в его среде.

По мнению уже упомянутого А. А. Родионова[68], “внешность” пользователя не будет играть никакой роли, поскольку она может быть заменена любой “аватарой”. В этом случае число “жителей Сети” будет расти еще более стремительно (скорее всего, число посетителей является константой по отношению к общему числу населения). Если же сетевые системы искусственного интеллекта будут непосредственно выходить на робототехнические производства, то “жители Сети” смогут столь же непосредственно принимать участие в изготовлении товаров и услуг.

Описанная выше обобщенная схематически структура отношений в Интернете будущего очень похожа на “кнопочное общество потребления” фантастов начала кибернетической эпохи с ее специфической и достаточно оригинальной “киберкультурой”, на феномене которой следует остановиться подробнее.

Начиная с конца 1960-х гг. бурное развитие цифровых технологий стало инициировать возникновение ряда социокультурных феноменов — интеллектуальных движений, в идеологии которых различного рода маргинальные стремления сплелись с верой в безграничные возможности компьютерной техники в плане реализации индивидуальной свободы.

Первым симптоматичным событием в данном контексте можно считать зарождение хакерской субкультуры, истоки которой берут начало в 1960-е гг. в Массачусетском технологическом институте США, где молодые ученые, раздраженные бюрократическими препонами на пути к дорогим и малодоступным на тот момент времени компьютерам, начали прокладывать свой собственный путь в информационные системы.

Этика хакеров начала формироваться с положения о том, что никакие бюрократические барьеры не могут противостоять улучшению систем, они глубоко верили в то, что информация должна быть свободной. Хакеры стремились децентрализовать империю IBM и создать много различных форм работы с компьютерами. Они заставили компьютеры делать то, чего ориентированный на IBM истеблишмент даже и представить не мог, — рисовать и сочинять музыку. Именно их усилия привели к созданию персональных компьютеров, компьютерных журналов, видеоигр — по сути, целой компьютерной культуры. Впоследствии хакерская этика свелась к трем основным принципам[69]. Первый из них — избегать нанесения ущерба, т. е. в случае вторжения в систему принимать величайшие предосторожности для избежания ее повреждений. Второй принцип многих хакеров — свободный обмен технической информацией, так как патентные и авторские ограничения, по их мнению, замедляют техническое развитие. Третий — развитие человеческого знания как такового[70].

Безусловно, существование хакерского движения не было бы возможно без развития интернет-технологий, итогом которого явилось создание глобальной сети Интернет.

Субкультура хакеров представляет интерес в том плане, что является первым примером влияния интернет-технологий на формирование специфических культурных течений, главной идеей которых можно считать лозунг “Информация хочет быть свободной”. Это послужило основой для движения киберпанков, в котором наиболее показательно слились технологические, культурные, философские и эстетические аспекты информационной революции. Сосредоточим свое внимание на идейном и социальнополитическом фоне, сопутствовавшем возникновению киберкультуры как таковой. Точка отсчета последней поразительно совпадает с периодом становления постмодернизма — концом 60-х — началом 70-х гг. ХХ в. Именно тогда происходит специфическое переплетение разноплановых событий, таких как политические акции, связанные с выступлениями против милитаризма, расизма, сексуальной дискриминации, гомофобии, бессмысленного потребительства и загрязнения окружающей среды и т. п.; в это же время получают свое развитие идеи постструктуралистской философии, а в социологии утверждается теория постиндустриального (информационного) общества, и все это происходит параллельно с информационнотехнологическим бумом, связанным с началом вхождения цифровых технологий в жизнь людей.

Хиппи отказывались подчиняться жестким общественным условностям, налагавшимся на законопослушного человека государственными структурами, военными, университетами, корпорациями и т. п. Вместо этого они открыто декларировали собственное отрицание “прямого” мира посредством вольного стиля одежды, сексуальной распущенности, громкой музыки и рекреационных наркотиков. В качестве общественного идеала они видели так называемую “экотопию” — особое социальное устройство, в котором полагается конец господства машин, а производство перестает довлеть над окружающей средой, люди в этом мире живут большими группами, а половые отношения эгалитарны.

Многие представители данной субкультуры видели возможность достижения подобного антитехнологического общества не в отрицании научного прогресса, а именно в развитии высоких электронных и информационных технологий. Находясь под коренным влиянием теорий Маршалла Маклюэна, эти технофилы считали, что конвергенция средств массовой информации, вычислительных технологий и телекоммуникаций неизбежно создаст электронную агору — некое виртуальное место, где все будут свободно выражать свои мнения без страха цензуры.

Так начался процесс формирования выстроенной вокруг информационных технологий культуры, стержневым принципом которой стало провозглашение свободы индивида от тоталита- ризирующей власти любых структур.

Позже элементы этой культуры распространились и на другие страны и регионы, было калифорнийское побережье США, где впервые соединились технократические идеи ученых и инженеров, разрабатывающих новейшую вычислительную технику; идеология хакеров, постулирующая свободную циркуляцию информации; социологические и футурологические пророчества теоретиков постиндустриального общества; хиппи- стско-анархистские идеалы маргинальных субкультур, отстаивающих незыблемость личной свободы”, идеи экономического либерализма “джефферсоновской демократии”.

Ричард Барбрук и Энди Камерон назвали сплав этих идей “калифорнийской идеологией”, в которой, несмотря на ее неоднозначность и противоречивость, наиболее полно воплотились идеи информационного либерализма и виртуальной демократии. Таким образом, калифорнийские события 1960 — 1970-х гг. могут считаться началом отсчета формирования киберкультуры, подобно тому, как парижские события 1968 г. стали отправной точкой культуры постмодерна.

Со временем волна хиппи спала, тем не менее идеи хакеров не потеряли своей привлекательности и стали базой нового течения в западной культуре, получившего название “киберпанк”. По сравнению с хакерским движением возникший в 1980-х гг. киберпанк является более глубоким и многоаспектным явлением в киберкультуре. Его не следует рассматривать только как одно из молодежных альтернативных движений, хотя определенная связь с панк-рок-музыкой прослеживается в самом названии. Киберпанк возник не просто как версия мировоззрения нефор- малов-панков, он сформировал особое направление в научной фантастике, где на передний план выводится проблема взаимопроникновения человеческого и технологического.

Писателей-киберпанков, наиболее заметными из которых являются Руди Рукер, Джон Ширли, Брюс Стерлинг, Уильям

Гибсон и др., интересовали проблемы воздействия киберпространства и виртуальной реальности на человека, создания искусственного интеллекта, роли и места индивида в тотально информатизированном обществе будущего. По сути дела, киберпанк является постмодернизированной фантастикой — литературным направлением, тесно переплетающимся с постмодернистскими взглядами Жана Бодрийяра и Фредрика Джеймисона, в то же время опирающимся на идеи таких культовых писателей 1960-х гг., как Уильям Берроуз и Томас Пинчон, а также таких продвинутых фантастов, как Ф. К. Дик, Дж. Баллард, Т. Диш. Как и во всей постмодернистской литературе, в киберпанковских произведениях переплетаются различные жанры, смешиваются элементы высокой и поп-культуры, широко используется практика цитирования. Таким образом, обнаруживается явная связь киберпанковской литературы и постмодернистского мировоззрения, что было удачно зафиксировано в придуманном Брайаном Макхейлом эпитете “ПОСТкиберМодернпанкИЗМ”[71].

В формировании идеологии киберпанка большую роль играет фантастическая литература. В то же время киберпанк — это не только и не столько молодежное движение или направление в научной фантастике. Киберпанк скорее следует рассматривать как стиль жизни, в котором особое место занимает виртуальная реальность. Намеченный в киберпанковских романах и фильмах, этот стиль благодаря развитию компьютерной техники и созданию глобальной сети Интернет воплотился в реальность современной жизни, во многом оказавшейся фантастичнее самых фантастически звучащих прогнозов.

Главная идея киберпанка заключается в том, что в результате развития интернет-технологий границы между человеком и машиной постепенно размываются. Другой, не менее важный мотив, пронизывающий мировоззрение киберпанков, заимствован из хакерской идеологии и связан с неограниченной свободой доступа к информации и недопущением ее использования в корыстных и конъюнктурных целях. В то же время

хакера отличает от киберпанка то, что первого можно назвать пионером, колонизатором киберпространства, а последнего уже можно рассматривать как полноправного жителя, гражданина компьютерной сети, нетизена (netizen). Движение киберпанков также отличает крайний индивидуализм и отгороженность его участников от социальных процессов.

Черты киберпанковского мировоззрения характерны вообще для всей киберкультуры, возникшей вокруг глобальной сети. Во многих киберпанковских романах и фильмах такое асоциальное либертарианство изображается главным персона- жем-хакером — индивидом-одиночкой, сражающимся за собственное выживание внутри виртуального мира информации. На самом деле в современном мире, опутанном паутиной Интернета и позволяющем любому пользователю соприкоснуться с виртуальной реальностью, киберпанк перестает быть маргинальным течением, а его альтернативный пафос сходит на нет. В то же время данный феномен остается для нас важен как яркий пример организации вокруг интернет-технологий специфического течения, охватывающего как сферу искусства, так и сферу межличностных отношений в информационном обществе.

Итак, с развитием глобальной сети Интернет в 1990-е гг. все больше пользователей оказываются охваченными ее паутиной и так или иначе вовлекаются в специфическое взаимодействие как между человеком и Интернетом, так и между самими людьми, в отношениях которых Сеть не только начинает играть роль посредника, но и становится неотъемлемой составляющей, делающей возможным сам факт общения и определяющей его стиль. В телекоммуникационной среде Всемирной паутины начинают действовать особые правила поведения, этические принципы, формы общения и т. д., отличные от тех, что наполняют нашу реальную жизнь. Во многом эти установки были выработаны рассмотренными выше движениями хакеров и киберпанков. В настоящее время, ввиду возрастания роли компьютерной сети в жизнедеятельности людей, они перестают быть выражением взглядов каких-то локальных групп и течений и обретают иной качественный статус.

Из сказанного можно сделать вывод, что в современном Интернете находят адекватное воплощение киберпанковские принципы, провозглашающие неограниченную свободу доступа к информации, основывающуюся на недопустимости создания информационных барьеров и фильтров, введения цензуры или других государственных регламентирующих ограничений, а также подчинения киберпространства единому центру.

Совокупность идей, соответствующих описанному положению дел, называют сетевым либерализмом, под которым понимается неформальная идеология, виртуально установившаяся в киберпространстве глобальной сети, главным мотивом которой является максимальное ограничение вмешательства государства в процесс циркуляции информационных потоков. Сетевой либерализм — это своего рода социальная, политическая, экономическая и этическая импликация тех основополагающих, онтологических принципов устройства глобальной сети, которая была охарактеризована выше как ризоморфная, т. е. состоящая из многих равнозначных ответвлений.

В качестве ключевой категории для социологического анализа глобальной сети Интернет будем использовать понятие “ризома”[72] — специфическое понятие постмодернизма.

Именно то, что Интернет по своей природе — не что иное, как ризома, и является базовой предпосылкой утверждения либертарианской идеологии, и здесь очень важно понять, что между физическим строением глобальной сети и связанными с ней социокультурными явлениями существует непосредственная связь — без ризоморфности Интернета не был бы возможным сетевой либерализм.

Тем не менее Сеть включает некоторые механизмы самоконтроля. Владельцы сайтов вынуждены “поставить на весы” желание выложить в него все, что захотелось, и этику киберкультуры Сети.

В дальнейшем будет показано, как можно с помощью этого понятия раскрыть сущность устройства и функционирования современных интернет-технологий. Выбор данной категории для анализа Сети обусловлен тем, что в современной социологической литературе не имеется альтернативного понятия, которое могло бы так четко передать сущность интернет-технологий и одновременно указать на их взаимосвязь с мировоззренческим контекстом культуры постмодерна.

Так, во втором томе главного совместного труда французских философов, вышедшем под названием “Тысяча поверхностей: капитализм и шизофрения” (1980), а также в предваряющей его появление небольшой работе под заглавием “Ризома” (1976) эта категория получила широкое распространение и стала одной из важнейших в постструктурализме. В самом широком смысле “ризоморфная модель” может служить образом постмодернового мира, в котором отсутствует централизация, упорядоченность и симметрия.

В книге “Тысячи поверхностей” Делёз и Гваттари выделяют ряд принципов организации ризомы-корневища, соотносимых со всеми сферами общественной жизни. Далее будет рассмотрен каждый из них применительно к глобальной сети Интернет. Первые принципы, лежащие в основе устройства ризомы, — это связь и гетерогенность. Согласно им, каждая точка корневища может быть соединена с любой другой — ризома не имеет исходного пункта развития, она децентрирована и антииерархична по своей природе. Иными словами, никакая ее точка не должна иметь преимущество перед другой, равно как не может быть привилегированной связи между двумя отдельными точками — в ризоме все точки должны быть связаны между собой, независимо от их роли и положения1.

Для понимания сути ризоморфных систем необходимо отметить, что компьютер, рассматриваемый как автономный модуль, вне связи с другими, не является ризоматической системой, ибо он спроектирован как сугубо иерархическая структура, где “вся власть предоставлена памяти или центральному блоку”[73]. Ввиду централизованности и отсутствия рассредоточенности, любое нарушение связей между основными блоками компьютера неизбежно влечет выход из строя всей системы. Делёз и Гваттари противопоставляют закрытым и центрированным системам типа персонального компьютера открытые и децентрированные сети, включающие ризоматические множества. Их образ они усматривают в ограниченных сетях автоматов, связь в которых выполняется от одного субъекта к любому другому, маршруты ее не предзаданны, а все участники взаимозаменяемы, благодаря чему координация локальных операций и синхронизация конечного, общего результата достигается без центрального органа[74]. Французские мыслители Делёз и Гваттари, приводя примеры ризоматических сетевых структур, формулируют как раз те идеи, которые в наибольшей степени воплощены во Всемирной паутине.

Наиболее существенный принцип, который они кладут в устройство ризомы, — это принцип множественности. Наилучшим примером, иллюстрирующим его действие, является кукловод, управляющий своей марионеткой. Второе название книги “Капитализм и шизофрения” во многом оправдано раскрытием необычной ситуации, когда движениями куклы руководит вовсе не желание кукловода, а “множественность нервных волокон”. В этой ситуации кукловод сам оказывается марионеткой этой множественности[75]. То есть при ризомати- ческом подходе главенствующая роль отводится не точкам контакта между нитками и куклой или же точкам контакта между руками кукольника и деревянной рамкой, к которой

нити прикреплены, а линиям, соединяющим точки, — именно они имеют наибольшее значение[76].

Принцип множественности можно интерпретировать следующим образом. “Во-первых, по аналогии с кукловодом и куклой, соединениями компьютера управляет не клавиатура и не руки, лежащие на ней, а “множественность нервных волокон” пользователя, находящая свое продолжение во множестве кодируемых и декодируемых комбинаций, на которые распадаются посылаемые сигналы, во множестве каналов связи, по которым они передаются, и, наконец, во множестве светящихся пикселов на экране компьютера, отображающих текущую информацию.

Во-вторых, исходя из того, что в ризоме существенными являются не узлы связи, а линии соединения, можно утверждать, что и в Интернете имеет место подобное положение дел, хотя, казалось бы, первое впечатление говорит об обратном, ведь соединения в Сети устанавливаются не иначе как путем перехода от одного компьютера к другому. На самом деле здесь важно понять, что движение по Сети — это не “паломничество” к конкретной цели, да и вообще оно не является движением в прямом смысле этого слова — пользователь физически не меняет своего положения в пространстве. Выражаясь словами отца киберпанка Уильяма Гиббсона, глобальная сеть — это “коллективная галлюцинация”, киберпространство, за пределами которого не существует тех точек (городов, музеев, библиотек и т. п.), которые мы виртуально посещаем, но существуют лишь линии — каналы связи, соединяющие затребованные нами веб-странички. Именно линии связи и перекрестные ссылки делают Сеть глобальным пространством, а не разрозненной группой компьютеров”[77].

Следующий принцип, свойственный ризоме, — принцип “незначащего разрыва”. Согласно ему, корневище может быть разорвано в любом месте, но, несмотря на это, оно возобновит свой рост либо в старом направлении, либо выберет новое[78].

В настоящее время несущественность разрывов в Сети может быть показана на других примерах. Так, во многом благодаря действию этого принципа Интернет стал той детерриториали- зированной зоной свободы, которой он является сегодня. Ввиду разветвленной и многоканальной структуры глобальной сети стала практически невозможной изоляция какой-либо ее части, доступ к которой по тем или иным причинам власть сочтет нежелательным. Возможность альтернативных обходных маршрутов делает подобные попытки бессмысленными. Также с принципом “незначащего разрыва” можно связать тот факт, что на сегодняшний момент Интернет является самым неуязвимым из средств массовой коммуникации. Пример тому — небезызвестная ситуация в Югославии, где после разрушения телевизионных ретрансляторов каналы глобальной сети стали главным средством обмена информацией с внешним миром — блокировать их паутину намного сложнее, чем разбомбить антенны телецентров.

Следующими немаловажными принципами, заложенными в основу построения ризомы, являются “картография” и “декалькомания”. С их помощью Делёз и Гваттари заявляют, что ризома — это не механизм копирования, а карта со множеством входов. Когда идет речь о перманентной трансформации “рисунка” Сети, необходимо учитывать, что причиной ее является не только “физическое” возникновение новых маршрутов (введение дополнительных оптических каналов, подключение новых компьютеров и т. п.); немаловажным фактором является еще и то, что сам пользователь постоянно меняет свою схему движения, выбирая и осваивая различные, а зачастую и альтернативные траектории. В этом смысле Интернет — не что иное, как карта с “множеством входов”, среди которых каждый является потенциальной отправной точкой. Пользователь может начать маршрут движения по Сети с любого узла, будь то его домашняя страница, страница его университета или провайдера, причем последующие шаги в киберпространстве с его разветвленной структурой и множеством ссылок не являются внешне детерминированными, а зависят лишь от преследуемой пользователем цели или же от ее отсутствия. Противопоставляя кальку и карту, авторы подчеркивают, что последняя по своей природе открыта, подвижна, переворачиваема и восприимчива к изменениям. Калька же, наоборот, не подвержена модификации, она не создает ничего нового и лишь копирует имеющиеся линии и очертания. Рисунок на карте никогда не может считаться окончательным — он постоянно меняется, как меняется и сама действительность. В то же время карты могут существовать независимо от того, существует ли что-либо вне карты, тогда как кальки существуют только как представления, слепки референта. То есть карта в противоположность кальке не репродуцирует реальность, а экспериментирует, вступает с ней “в схватку”1. Именно такими идеями руководствовались Делёз и Гваттари, когда представили конструкцию ризомы как воплощение картографии и декалькомании: ризоморфные объекты, по их мысли, принципиально не поддаются калькированию и не могут быть воспроизведены в качестве реплик.

Теперь следует рассмотреть, как эти принципы согласуются с глобальной сетью Интернет. Как уже упоминалось ранее, всемирная сеть — это принципиально незаконченная, неиерархическая, динамично развивающаяся система. Очевидно, что непрерывно происходящие процессы изменения не позволяют Сети стать хотя бы на некоторое время тождественной самой себе, что делает невозможным ее калькирование.

Интернет является пространством, маршруты миграции в котором создаются “кочевниками-пользователями”, целеустремленно или хаотически перемещающимися, подобно кочевникам, по “степным” просторам киберпространства вместо движения по старым, освоенным магистралям. Интернет — это номадическое пространство — среда обитания кочевников, и подобно карте, он не может быть заключен в рамки какой-либо структурной или порождающей модели.

Рассмотренные принципы устройства ризомы могут быть использованы для социологического анализа интернет-технологий. У некоторых читателей может возникнуть вполне закономерный вопрос: “Для чего нужна подобная интерпретация?” Только для того, чтобы констатировать факт — Интернет есть ризома, и тем самым показать, как идеи Делёза и Гваттари воплотились в самой современной информационной технологии? Да, безусловно, на примере Интернета можно с успехом продемонстрировать, как самые, казалось бы, оторванные от жизни философские конструкты неожиданно “материализуются” в окружающей нас технологической реальности. Очевидно, что с помощью категории “ризома” раскрываются философские, социологические и онтологические аспекты глобальной сети. Но главное состоит в том, что понять онтологию Интернета важно не только с целью иллюстрации приложимости постмодернистских идей для его интерпретации. Поставленная здесь задача ни в коей мере не ограничивается только этим — на основании уже сделанных выводов далее будет показано, как ризоморф- ная конструкция Интернета влияет на социальные отношения, выстраиваемые вокруг глобальной сети и способствует формированию киберкультуры.

В ответ на попытку американского правительства ввести цензуру в Интернете Джон Перри Барлоу написал и разместил в Сети в 1996 г. материал, в котором он высказал идею защиты от любых ограничений возможности самовыражения в пространстве глобальной сети. Барлоу во введении к своей декларации сознательно употребляет непристойные по отношению к власти выражения. В данном случае автор преследовал цель показать, как легко могут быть распространены в Интернете изречения, недопустимые в официальной публицистике и средствах массовой информации. Замысел Барлоу удался: тысячи компьютер- щиков-сетевиков во всем мире скопировали его текст так, что он оказался помещенным на сотнях серверов и переведенным на десятки языков. Если в случае с книгой, газетой, телепрограммой и другими привычными средствами телекоммуникации государство реально могло поставить барьер, ограждающий циркуляцию нежелательных сведений, то в ризоморфной среде Интернета изъять, изолировать ту или иную информацию оказа

лось практически нереальным — паутина ризомы-Интернета не поддается системной и директивной регламентации, примером чего и стала декларация независимости киберпространства, распространенная по всему миру в обход механизмов контроля со стороны властных структур.

“Именно ризоморфное, т. е. номадическое, децентрированное, многомерное, устойчивое к разрывам устройство Интернета позволило Барлоу расценить попытку законодательства нанести вред Сети.

Основная идея, содержащаяся в декларации, — провозглашение независимости киберпространства Всемирной паутины от государственных структур. Развивая ее, Барлоу идет дальше и заявляет об инаковости киберпространства вообще, об иной его природе. Исходя из текста декларации, можно выделить несколько аспектов, указывающих на специфику виртуальной среды глобальной сети Интернет.

Так, онтологически киберпространство не является физической реальностью, в связи с чем законы материального мира не имеют в нем своей силы”1.

Можно ли сказать, что в социальном аспекте киберпространство выступает альтернативой обществу как таковому? Это пространство уже не является тем, что мы привыкли считать социальной реальностью. Организованное посредством телекоммуникаций и всеобщих усилий сообразно своему “общественному договору”, в котором нет места аппарату господства и принуждения, киберпространство можно назвать офшорной зоной свободы, где отношения выстраиваются не по принципам, господствующим в окружающей нас социальной действительности, а согласно собственной этике.

В киберпространстве регулятором являются в большей мере этические, чем правовые нормы. Ризоморфная среда глобальной сети не поддается администрированию, в ней основными регуляторами характера взаимодействий и правил общения являются нравственные законы, и, быть может, кантовский категорический императив нигде доселе не обретал такой силы “принципа всеобщего законодательства”, как на виртуальных просторах Интернета.

“Декларация независимости киберпространства является для нас ярким примером, иллюстрирующим, как некогда локально провозглашенные киберпанками принципы неограниченной свободы информации и особого статуса киберпространства становятся основополагающими в процессе телекоммуникации в Интернете.

Рассмотрим теперь другой мотив мировоззрения киберпанка, также нашедший свое воплощение в современном Интернете и ставший одной из неотъемлемых характеристик выросшей вокруг него киберкультуры и идеологии сетевого либерализма, а именно — индивидуализм, понимаемый не как отрешенность индивида от окружающей действительности, а как возможность выражать свои собственные взгляды, выбирать свой круг предпочтений и интересов.

По сравнению с другими средствами массовой телекоммуникации Интернет дает несоизмеримо большие возможности для реализации дифференцированного подхода к получению информации. То есть в отличие от телевидения или радио, предлагающих готовый информационный поток, интернетовский пользователь, критически оценивая доступный материал, может сам выбирать нужные сведения, а если учесть масштабы глобальной сети, то его выбор оказывается предельно широким”[79].

Анонимность общения в Интернете. Выступая в качестве виртуального субъекта в интернетовской среде, индивид может реализовать те намерения, которые в обычной, “статусной” жизни он не смог бы осуществить в силу социальной обусловленности. Предоставление условий анонимного общения освобождает человека от многих барьеров и условностей, а гарантия того, что маршруты навигации в киберпространстве глобальной сети не будут представлять ни для кого интереса, позволяет индивиду без опасения быть “неправильно понятым” затребовать всевозможные материалы.

Киберкультура и сетевой либерализм. Сеть состоит из одиночек, объединить которых в некую общность, подобную существующим в обществе партиям и движениям, практически невозможно. В Сети отсутствует фактор конъюнктуры, поэтому если люди здесь объединяются, то диктуется это не какими-то внешними мотивами, а подлинными потребностями и влечениями. Поэтому, когда идет речь о киберкультуре в целом, ее следует понимать не как какой-то универсум, а как коллаж, мозаику, нарезанную из бесчисленного множества различных субкультур, реализующих себя в киберпространство глобальной сети. Несомненно, фрагментарность Интернета коррелирует с фрагментарностью постмодерной культуры в целом.

В глобальной сети утверждается нечто похожее на “племенную психологию”, т. е. воплощается стремление людей выразиться в микрогруппах, объединенных по определенным, разделяемым индивидами интересам. Таким образом, Интернет становится эффективным средством, обеспечивающим его пользователям возможность телекоммуникации именно с тем фрагментом реальности, который является наиболее близким для их индивидуальностей, что в очередной раз свидетельствует о его либертарианской сущности.

Раскрывая проблемы формирования киберкультуры и сетевого либерализма, нельзя пройти мимо проблем, неотступно сопровождающих этот процесс. Главная из них — это противоречие между пронизывающим всю киберидеологию постулатом о необходимости свободного доступа в Сеть и реальным положением дел, указывающим на то, что возможность пользования ею имеет лишь мизерный процент населения. Особенно это заметно в странах, где телекоммуникационная инфраструктура слабо развита, что влечет за собой ограничения в доступе, связанные не только с финансовым положением пользователей, но и с техническими трудностями, являющимися серьезной препоной на пути распространения паутины. Несмотря на декларируемую “глобальность” Интернета, на деле оказывается, что реально использовать его могут лишь наиболее образованные и наиболее оплачиваемые слои населения, при этом широкие массы, не имеющие финансовой, технической возможности или же просто не владеющие навыками работы с компьютерами, остаются вне “глобальных объятий” Сети.

Интернет оказывается механизмом разделения общества на два антагонистических слоя — “виртуального класса”, т. е. “техноинтеллигенцию из ученых — представителей фундаментальных наук, инженеров, компьютерщиков, разработчиков видеоигр, и всех остальных специалистов в области телеком- муникации”[80], и аутсайдеров, в число которых войдут наиболее неквалифицированные рабочие, различного рода маргинальные меньшинства, в общем, все те группы, которые находятся на самых низших ступенях социальной лестницы.

С одной стороны, Интернет создает ощущение полной свободы и равенство в доступе к информации. С другой стороны, Сеть не предоставляет возможность реализации эгалитарных условий в праве пользования компьютерными сетями и тем самым невольно способствует утверждению “информационного неравенства, сущность которого метко передали Ричард Барбрук и Энди Камерон в выражении “хозяева-киборги и рабы-роботы”.

Совершенствование телекоммуникационных технологий может создать занавес, отгораживающий замкнутую в виртуальной реальности технократическую элиту от остального общества. Примечательно, что описанное гипотетическое положение дел напоминает реальные события из жизни автора либеральных идей американской демократии Томаса Джефферсона, который, будучи крупным калифорнийским рабовладельцем, пытался отгородить себя от необходимости непосредственного соприкосновения с обслуживающими его рабами, используя для этой цели различные технические приспособления вроде “немого официанта”, созданного для доставки блюд из кухни в столовую.

В процессе модернизации Сети в начале ХХ! в. вновь возникает опасность, что передовые технологии станут использоваться для опосредования нежелательных контактов между “рабами” и “хозяевами”, что будет способствовать утверждению двойных моральных стандартов и усилению социальной сегрегации.

Содействие сетевых технологий разделению людей на противостоящие друг другу социальные группы глубоко чуждо постмодернистской философии, одной из основополагающих идей которой является несогласие с разделением мира по принципам бинарных оппозиций[81]. Именно тесное переплетение мировоззрения постмодернизма и киберидеологии (примером подобного синтеза может служить интеллектуальное течение под названием “киборгпостмодернизм”[82]) является определенной гарантией того, что глобальная сеть не обратится в технологию отчуждения и разобщения. Что касается мнения о том, что Интернет так и останется в распоряжении только узкого круга техноинтеллигенции, то здесь можно возразить, приведя примеры из сравнительно недавнего прошлого. Так, доступный в начале ХХ в. лишь единицам автомобиль становится массовым средством передвижения, а когда-то казавшийся диковинным телевизор уже имеется практически в каждой семье. Исходя из этой логики, есть все основания считать, что Интернет станет таким же досягаемым и привычным для населения, как газеты, телефоны, радио и телевидение, а судя по темпам, с которыми глобальная сеть развивается, это событие уже не за горами.

В заключение отметим, что, начав формироваться под знаком движений хакеров и киберпанков, по мере развития Всемирной паутины она становится основой мировоззрения всей киберкультуры, порожденной сетью Интернет, при этом во многом пересекается с ключевыми идеями постмодернистской социологии. Сетевые компьютерные технологии обеспечивают характерную для культуры постмодерна взаимосвязь технологических и мировоззренческих новаций, составляющих основу формирования виртуальных “сетевых” организаций.